Гидронимы – названия рек, озер, морей – считаются самыми стойкими. Они живут веками и тысячелетиями. К примеру, названия Дона и Днепра скифско-сарматского происхождения. Волги – балтского. Оки – то ли финского, то ли «древнеевропейского». По мнению немецкого языковеда, лексикографа, слависта и балканиста Макса Фасмера , оно родственно готскому аƕа, «река».

Многие речки Рязанской области носят дославянские имена, но Лыбедь – не из их числа. Вместе с Трубежем и Дунайчиком они образуют локальную семью гидронимов, перенесенных в наши края из южнорусских краев.

Может быть, помните этот отрывок из «Повести временных лет» (в переводе Д.С.Лихачева):

«И были три брата: один по имени Кий, другой – Щек и третий – Хорив, а сестра их – Лыбедь. Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по имени его Хоривицей. И построили город в честь старшего своего брата, и назвали его Киев. Был вокруг города лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве».

В тех местах, в которых был заложен Переяславль-Рязанский (нынешняя Рязань), о киевских полянах и слыхом не слыхивали. А если б даже и услышали, то ничего бы не поняли. Ибо финские языки, на которых говорили жители бассейна Оки, совсем не родственны индоевропейским.

Славянские «конкистадоры» частично выдавили финнов за Оку, частично растворили их в себе, ибо были поэнергичнее и покультурнее аборигенов, находившихся еще на стадии неолита. Однако нет-нет, да и вылетала из прибрежных кустов меткая мордовская стрела, напоминая новым хозяевам этой земли о тех, кто пришел на нее с Урала тремя тысячелетиями раньше.

Как бы то ни было, именно Лыбедь стала одной из двух главных рязанских рек, оградив собою город от вражеских набегов. Переяславль вырос у ее слияния с Трубежем как типичная славянская мысовая крепость: со всех сторон, кроме одной, твердыня прикрыта естественными водными рубежами.

Век от века Рязань пухла вширь, развиваясь в западном, южном и юго-восточном направлениях. И городская «прописка» отразилась на Лыбеди не лучшим образом.

Присланная из С.-Петербурга комиссия, проводившая в 1830 г. ревизию Рязанской губернии, отметила неудовлетворительное состояние реки. Проект необходимых гидротехнических работ был разработан в 1838 году. Предполагалось облагородить пойму и устроить в русле искусственные бассейны, чтобы использовать Лыбедь как воднотранспортную артерию.

Долго ли, коротко ли эта сказка сказывалась, но дело делалось как-то туговато. Бассейн выкопали только один – причем много лет спустя. А при царях-батюшках реку попросту перегородили запрудами. Их на Лыбеди было до шести штук, и чуть ли не на каждой стояла мельница. Перед плотинами образовались пруды.

Из всех этих искусственных водоемов выжил только Рюмин пруд, от остальных сохранились лишь следы. Да и сама Лыбедь на значительном протяжении своего русла исчезла из поля зрения, оказавшись спрятанной под землю.

На значительном, но не на всем. Благодаря одному из участков открытой воды я с нею и познакомился.

Дело было в пионерском детстве. Мы сбежали из родного «урожайского» двора на железную дорогу, чтобы поискать стеклянные шарики. Каждый родившийся в 60-70-е наверняка видел эти «артефакты».

Они были либо бесцветно-прозрачными, либо зеленоватыми. Применялись для стрельбы из рогаток. За ними мы и охотились.

«Охота» напоминала сбор грибов: следовало идти вдоль железнодорожной насыпи и внимательно смотреть под ноги. Просыпавшиеся из товарных вагонов шарики прятались в траве и щебенке.

Так мы и дошли сначала до Горбатого моста, а потом и до того места, где из-под насыпи водопадом выливалась вода. В воздухе висел туман, сверкали брызги. Пройти мимо как-то не получилось.

Вода струилась из широкой трубы. Мы заглянули в нее, надеясь увидеть «свет в конце туннеля», но бестолку. Темнота казалась абсолютно непроглядной.

Задумавшись, я поскользнулся и рухнул прямо под струи. Летя вниз, впервые в жизни выругался матом. Упал с большим и очень обидным «плюхом». Друзья быстро скинули одежду и попрыгали в воду вслед за мной, слегка приглушив мое ощущение позора.

Наше «географическое открытие» пахло Тайной и очень походило на завязку какого-нибудь детского приключенческого фильма. Разумеется, мы ничего не рассказали родителям, но в разговорах со сверстниками этой темы хватило на все лето. Соседские пацаны нам безбожно завидовали и придумывали наивные небылицы про то, как спускались в ту загадочную подземные трубу, находили в ней ржавые ножи, гранаты и пистолеты, которые, конечно же, брали с собой, но случайно роняли при возвращении «в самую глубину» реки.

О том, что река эта – Лыбедь, я догадался лишь классе в седьмом, прочитав несколько книг по географии Рязани и Рязанской области. А догадавшись, понял, что нам тогда крупно повезло: приняв водные процедуры, мы не подхватили какую-нибудь противную заразу. Ведь Рюмин пруд был не чище, чем сейчас, а Лыбедь – гораздо грязнее нынешней.

Вылившись в русло из Рюмина пруда, ее вода почти не пахла. Однако, приняв в себя обильные канализационные стоки, река в своем среднем и нижнем течении воняла так, что хоть под землю ее убирай.

В 60-х так и решили: взять и убрать! Закопать проблему вместе с нечистотами и запахом.

Что-что, а земляные работы при советской власти производить умели. Выполняли их сноровисто и бодро. Трудились все: рабочие, служащие, студенты и учащиеся.

Уточняю для пущей ясности: тогда не строили Лыбедский бульвар, тогда забирали в трубу реку Лыбедь. Это выглядело экономически выгоднее и безопаснее, чем оставлять ее в открытом русле. А так – с глаз долой, из сердца вон!

На месте Екатерининского пруда построили стадион «Спартак». От ресторана «Рязань» убрали чудесные мостики, на которых любила фотографироваться рязанская молодежь: в них больше не было нужды.

Участок бывшей поймы от ул. Ленина до ул. Горького культивировали лишь частично – у почтамта и кафе «Снежинка». Дальняя часть его обширной территории долго прозябала под раскидистыми лопухами.

В ранние 80-е мы ходили в эти «пампасы» пить пиво. Там собиралось несколько компаний. Некоторые обустроили себе места «культурного отдыха»: понатащили из закрытых, но еще не до конца разрушенных Михайловских бань кое-какую мебель, выложили из кирпича подобия мангалов.

Летними вечерами из поймы тянуло дымком. Слышались звуки музыки. В воздухе витал сладкий дух праздника.

Разумеется, доблестные сотрудники правоохранительных органов получили команду пресечь эти «неконтролируемые проявления». Отдыхающих начали винтить за распитие в общественном месте. Отдых стал напоминать детскую игру в ковбоев и индейцев. С одной лишь разницей: если поймают – составят протокол.

Знакомая компания облюбовала себе маленькую неприметную полянку. Со всех сторон она была окружена густыми зарослями, «внутрь» вела узкая тропинка. Ребята дружили с юмором. Принесли из развалин старую дверь и поставили ее поперек тропы.

Дверь открывалась и закрывалась. Даже запиралась на щеколду. Но тем же вечером в нее вежливо постучали. Раздался голос: «Откройте! Милиция!»

«Инициатива снизу» была решительно подавлена, народ разогнали, кусты повырубили, но территория простояла в полудиком и невостребованном виде аж до конца 80-х. Однако 1991 и 1993 годах в Рязани состоялись симпозиумы «Скульптура в камне». Известные мастера из разных регионов России по месяцу работали под открытым небом и преподнесли свои творения в подарок городу. Их установили на Лыбедском бульваре и у Театра кукол, приведя в порядок территорию.

Тогда-то бульвар и стал примерно таким, каким мы его видим сейчас. Аккуратно постриженным, но слегка пустоватым. И смиренно ожидающим результатов своей очередной реконструкции.